На XIII Всероссийском театральном фестивале молодой режиссуры «Ремесло» Нижнекамский государственный татарский драматический театр имени Т. Миннуллина представил спектакль «На заре».
Представление состоялось 3 декабря.
Режиссер спектакля Туфан Имамутдинов продолжает размышлять о татарском языке, о татарской нации, взяв за основу сюжета трагическую судьбу одного из главных фигур начала XX века – Сагита Рамиева, поэта, прозаика, журналиста, публициста и его стихотворение «На заре».
«На заре» («Таң вакыты» 1907) – одно из главных произведений Рамиева, которым обозначают начало модернистского периода творчества и резкого перелома в мировоззрении поэта, где С. Рамиев видит «утреннюю зарю» как символы духовного пробуждения и начала эпохи возрождения в жизни татарского народа, и надеется, что татары пробудятся от вековечных заблуждений.
Взять за содержание столь важное и известное поэтическое произведение для создания спектакля посвященного «Году родных языков и народного единства в Татарстане» не столько очевидно, а скорее очень ответственно и смело. Но смелость режиссерского решения не в сложности и значимости произведения, а в том, что Туфан Имамутдинов целенаправленно отказывается от главного в поэтическом произведении – от слов, тем самым лишая своего главного героя его орудия и возможности говорить. Казалось бы, как представить поэта без его произведений – слов, казалось бы, зритель не поймет. Но! Зритель, погружаясь в атмосферу спектакля, в эту необычность постепенно приходит к «прозрению». Режиссер через пластику, через физическое и «лишения» подчеркивает внутренний и внешний конфликт героя. В своих работах Туфан Имамутдинов к теме языка и национальности, свободы обращается довольно часто. Его спектакли, несомненно, можно назвать отдельной «новой волной» в татарском театральном искусстве.
Особенность работ Туфана Имамутдинова в том, что он любит играть с восприятием зрителя. В каждой своей работе он словно дает предпочтение одной форме восприятия, что в принципе озадачивает зрителя: режиссер может лишить зрителя визуального, слухового ряда, лишить даже действия и актеров («Күнегү», «Рохинджа»). Такой его прием и стиль создает контраст между формой и содержанием и результат такого приема получаются ярким, необычным, четким и даже иногда шокирующим для зрителя.
В спектакле «На заре» почерк режиссера узнается сразу. С самого начала зрителя погружают в немое и документальное, где на стене в титрах появляются основные факты из биографии поэта, а сам поэт стоит у этой стены словно он находится на допросе, а зритель становиться свидетелем составления досье. Так с первых минут задается исторический тон спектакля и у зрителя создается ощущение даже личного присутствия в действии. Это тоже не только интересный ход, но и очень важная вводная часть для далеких от татарской культуры и татарской литературы зрителей. Благодаря этому документальному вступлению запутаться в сюжете, к счастью, невозможно, даже если с жизнью поэта и стихотворением «На заре» зритель не знаком.
После фактов биографии в титрах идет стихотворение “На заре”, а актер на сцене воплощает пластические и ритмические, визуальные картинки.
Здесь нужно отметить, что для Нижнекамского государственного татарского драматического театра имени Т. Миннуллина Туфан Имамутдинов и его пластический моноспектакль – это действительно «новый вдох», виток, как по форме, так и по содержанию, где на первый план выходит не просто жизненный путь человека, а его личность и творчество. Так, пластический моноспектакль стал особым украшением репертуара театра. Впечатляет сценография (художник – Лилия Имамутдинова) в «работающем минимализме», которая тоже не типична и запоминается своей лаконичностью: на сцене одна стена и она помогает раскрыть и форму, и содержание спектакля: тая в себе как символы «невозможности», то оборачиваясь тюремной камерой с глазком, то домом-убежищем, то появляющимся светом в конце тоннеля, и в то же время, эта крутящаяся стена создает иллюзию движения на сцене, и дает возможность актеру перевоплощаться, двигаться, играть.
Восхищает, что, являясь, драматическим актером исполнитель главной роли Алмаз Хусаинов так непринужденно и легко выполняет пластические элементы и приемы. (постановщик пластических номеров – Марсель Нуриев). Но в то же время, актеру удается сохранить и драматическую составляющую своего героя – его Рамиев, получился сдержанный, с внутренним стержнем, да – вынужденный говорить телом, но сохранивший лицо и дух поэта, образ борца. И борца не только с внешними лишениями, но и борца между метаниями и сомнениями в себе, в своих предках, в своей религии – все это прочитывается зрителем благодаря подаче эмоций и своеобразной жизни актера на сцене, в которую он вовлекает и зрителя тоже.
Еще один человек, который всегда остается за стеной и в тени, но без которого нельзя представить спектакль, это актриса – Гузелия Рашитова, которая помогает актеру в работе с реквизитами и со стеной на протяжении всего спектакля, а в образе девушки, или жены, или той силы, как надежда на спасение, или даже возможно, в образе самой смерти (смерть иногда может быть и спасением, да) появляется только в самом конце спектакля и говорит завершающие строки стихотворения «На заре», тем самым конец спектакля, оставляя открытым. Кто она? Каждый зритель ответит уже для себя сам.
Здесь же хочется отметить, что да, спектакль назвали пластическим. Но для меня он был не только таковым, но и как не странно визуальным. Создавалось ощущение, будто спектакль останавливают на «стоп кадры» и возникают выразительные смысловые картинки. Визуально-ритмичный ряд создавался с помощью света (художник по свету – Ильшат Саяхов), звука и музыки (в спектакле используется музыка композитора Шамиля Шарифуллина, лауреата премии им. Г. Тукая), с использованием реквизитов – стул на стене в виде часов, звук поезда и биения сердца и дыхания, переодевания актера и повторяющийся его жест с рубашкой у груди, как припев в песне – все, что появлялось и творилось на сцене создавало ритм и поддерживало основную идею спектакля.
За всеми этими решениями стоит главная ценность спектакля – это все о свободе человека, о его личности, о его судьбе, о свободе слова и языка. В конце спектакля в титрах исчезают сначала татарские буквы, а затем и буквы вовсе. И совершенно понятен намек режиссера на ущемление и исчезновение татарского языка. Но замысел спектакля намного шире. И режиссер подводит зрителя к прозрению постепенно, через личность и судьбу главного героя. Увидеть рассказ о поэте без слов – для меня как для зрителя было очень необычным и ценным опытом тоже, а использование такого решения режиссером показалось просто гениальным. Кажется, что Туфан Имамутдинов рассудил так: если поэт не принимался обществом из-за своих произведений и писательской деятельности, если его везде лишали возможности писать и печататься, то в постановке нужно и важно, чтобы его не услышали, а больше прочувствовали на себе это состояние «невозможности». Именно поэтому в постановке – пластике, жестам, мимике, мизансценам, свету, сценографии, костюмам отдана – более значимая роль, чем речи. Речь звучит, когда произносится алфавит, и то шепотом – это тоже своего рода метафора страха говорить на своем родном языке, и только в конце спектакля, когда звучат последние строки стихотворения «На заре». Такое решение очень четко рисовало контрасты, и помогло мне, как зрителю полностью прочувствовать происходящее и сопереживать состоянию главного героя. Данный спектакль через пластическо-визуально-ритмичный ряд ярче чувствуются и проживается. Я думаю, что создатели спектакля осуществили все, чему стремились, и во многом им это удалось как раз-таки из-за использования нестандартных, лаконичных, контрастных решений.
Этот спектакль, несомненно, привносит в театральную и культурную жизнь новое - своим молчаливым внутренним монологом, где своеобразную интонацию задает не речь, а ритм и звуковой ряд и музыка, а смысловые ценности доносятся через визуальные образы и пластику актера. Этот спектакль Туфана Имамутдинова – не в последнюю очередь о языке: способный подвести зрителя вспомнить о своей языковой и национальной идентичности, вспомнить, личность поэта С. Рамиева, вспомнить ценность свободы слов и действий.
Эльвира Рафикова